ДУША БОГА
Рассказ.
Э.Ю. Гордеев
2004
Взора, что вынес бы взоры Солнца,
С давних времён ещё не бывало:
Спящий и мёртвый друг с другом схожи —
Не смерти ли образ они являют?
Человек ли владыка?
Когда близок он к смерти?
(Эпос о Гильгамеше…)
У меня в детстве был один хороший знакомый. Его звали Поль, Поль Дерие.
Мы воспитывались, и росли в одном дворе: вместе играли в прятки, носились как оголтелые с игрушечными пистолетами, изображая из себя абсолютных солдат, вместе влюблялись в одних и тех же девчонок, из-за чего часто ссорились, но быстро мирились. Тогда мы всё делали вместе, даже в туалет ходили. Это были золотые времена…
Казалось, что наше беззаботное детство никогда не закончится. Но, годы бежали, и мы едва успевали за ними…
Став взрослыми, мы расстались с Полем — он поступил в художественный колледж, а я в университет, на отделение журналистики.
Детство закончилось, начиналась совсем другая жизнь, открывавшая перед нами свои страшные взрослые тайны…
С тех пор, мы долгие годы не виделись с ним, пока совершенно случайно, я не встретил Поля, сидящим прямо на мокром тротуаре, у церкви, просящим милостыню.
Я бы никогда не узнал его, если бы он не узнал меня.
Поль окликнул меня своим охрипшим простуженным голосом:
— Эй, приятель, монетки не найдётся?
Я медленно остановился и, обернувшись, стал рыться в карманах плаща, что бы дать этому нищему несколько монет. Его наглый тон голоса, насторожил меня, возбуждая во мне злобу и отвращение к подобному сорту людей.
— Держи, — я протянул ему деньги. — В следующий раз, проси повежливей, иначе останешься голодным.
— Храни тебя Бог, мистер Алекс Энтони.
В следующий момент я вздрогнул. Уж больно что-то знакомое было в лице этого седого человека.
— Откуда…, откуда ты меня знаешь!? — я насторожился, и внимательно принялся рассматривать сидящего мужчину.
— Ну, как же мне не знать тебя? — удивился нищий, щуря свои огненно- голубые глаза. — Тот самый Алекс, с которым я…, — он вдруг сильно закашлялся, — с которым тонули вместе, на реке, ты помнишь?
Я просто не верил своим ушам, мне было очень трудно поверить своей внезапно пришедшей мысли.
— На…, матрасе!? — мой голос дрожал.
— Дядя Шер тогда нас спас, ты помнишь это? И после этого ты ещё спрашиваешь, кто я? — нищий улыбнулся, обнажив свои жёлтые зубы.
— Поль…? — я нехотя присел. — Как же это!?
— Всё просто, родной, всё слишком просто… — в его глазах заблестели слёзы.
— Но…, ты же…, поступил, тогда, в…, на курсы художников?
— Поступил, — Поль приподнялся. — И закончил факультет с отличием…
Я ничего не понимал, и поэтому спросил:
— Твоя мечта стать художником — она сбылась? — я осторожно взял приятеля за худую холодную руку, и почему-то снова вздрогнул. — Так, почему, мы…, встретились таким образом?
Поль встал на ноги, обнажив свои голые, грязные колени, светящиеся из-под рваных, и грязных брюк, и ответил:
— Это очень длинная история, Алекс, очень…, длинная. Я бы мог тебе её поведать, но боюсь, что мы с тобой теперь люди совершенно разного уровня. Ты — знатный джентльмен: шикарно одетый, приятно пахнущий; я — вонючий бомж, скитающийся по помойкам. У нас с тобой совершенно не совместимый образ жизни.
— Но…, Поль, — я крепко пожал его слабую руку. — Мы же ведь всегда с тобой были друзьями! Ты ведь не забыл этого? — я ласково улыбнулся. — Ты же ведь всё помнишь, ведь, правда?
— Конечно, Алекс! Как же я могу не помнить?
— Тогда, я совершенно ничего не пойму! — мне было ужасно интересно, почему, мой давний приятель, потерял «человеческий» облик.
— Длинная история, Алекс.
— Но, ты стал художником, — я похлопал дорогого приятеля по плечу. — Ты ведь мог рисовать всё что угодно, совершенно не думая, просто с закрытыми глазами! Ты мог нарисовать портрет буквально за несколько минут, и такой, что наверно сам Леонардо ворочался в гробу! Ты — Поль, ты же мог свернуть горы в живописи!
Поль Дерие усмехнувшись, ответил:
— Да, я стал художником…, был…, нет, вернее, есть, — он медленно пошёл рядом со мной. — И ты прав, я мог, и могу нарисовать всё что угодно! Я могу, но…, мне нужно рассказать тебе что-то.
— А давай ко мне!? — я, наконец - то додумался до этого. — У меня ведь большая квартира, здесь, совсем не далеко, рядом. Я, — мне стало жалко этого бедного, беспомощного человека, — я ведь стал известным журналистом, Поль. Я.… Прости меня, что в моём лексиконе, много «Я»…
— Ничего страшного, Алекс. Я ведь всё понимаю. Ты просто преуспел, преуспел как все нормальные люди. Ты — просто молодец, ты — совершенный умница! И мне приятно было встретиться с тобой, приятель!
— Стой! — я машинально дёрнул друга за плечо. — Я не отпущу тебя никуда! — мне было крайне неудобно. — Мы увиделись спустя столько лет! И ты…, просто вот так сможешь уйти!?
Мой приятель, как-то не естественно сгорбившись, ответил:
— Уйти, как?
— Ну…, мы же ведь встретились…? Я, хотел бы поговорить с тобой…
— Можно, я ведь никуда не спешу. Просто, не хочу стеснять тебя своим никчёмным, противным присутствием. — Поль прекратил улыбаться, и заметно напрягся, и это напряжение передалось мне.
— Ты не можешь мне мешать, Поль! — я повысил голос до крика, от чего, проходящие мимо нас прохожие, стали оборачиваться. — Пойдём ко мне и, я накормлю тебя, я…, сделаю всё, что бы ты…
— Больше не жил на улице? — Поль с удивлением заглянул мне в глаза. — А что, я совершенно ничего ни теряю, ведь, правда, Алекс?
— Совершенная, правда! — я уже силой тянул своего старого приятеля за собой. — Поль, мне сейчас очень нелегко! Наша встреча — это просто знамение какое-то!
Приятель на мгновение остановился, и перекрестился, повернувшись к церкви. — Знамение??? — он явно был удивлён. — Знамение…
— Я что-то сказал не то?
— Нет, — Поль напряжённо улыбнулся. — Пожалуй, пойдём, мне очень хочется есть. Ведь ты сказал, что очень состоятельный…, — Поль вытер выступившую слезу. — «При наступлении дня Пятидесятницы, все они были единодушно вместе».
— Не понял? — Поль говорил загадками.
— Не удивляйся, Алекс, я многое расскажу тебе, конечно, если ты будешь не против!
«Что же, расскажет мне он? Что он может мне рассказать, мой давний приятель, превратившийся в городского бомжа?».
— Поль, я живу рядом с метро — это здесь, совсем близко.
— Я противен тебе? — внезапно задал мне вопрос Поль.
Мне было трудно ответить ему.
— Если честно, то да. Пойми меня, Поль правильно. Ты — сейчас воплощение…
— Отстойного человека? — приятель с испугом заглянул мне в глаза.
— Да нет, просто я не ожидал увидеть тебя таким оборванным и…
— Вонючим?
Я просто пожал плечами.
— Хватит об этом, Поль. Пойдём ко мне. Там и поговорим.
— Если это будет тебе приятно… — Поль улыбнулся. — Ты не можешь угостить меня сигаретой?
Я молча достал пачку «LM»,и протянул её товарищу.
— О-оо! — он с восхищением вытянул несколько сигарет из пачки и засунул их себе в единственно целый карман пиджака. — Дай мне всю, пожалуйста!
— Да я куплю тебе ящик, Поль! Пойдём ко мне, ведь дождь начинается!
Он как-то ссутулился, и с большой долей радости на лице, прикурил.
— Конечно, пойдём. — Приятель замер, наслаждаясь табачным дымом. — Если ты меня зовёшь…
— Дурак ты, приятель! Ты — просто козёл! — я вспомнил нашу общую «обзывалку» из детства.
— Да ты сам такой… — Поль заметно воспрянул духом. — Если честно, то я зря сейчас произнёс это…
— Конечно…, — я рассмеялся, и плотно прижал к себе худое тело друга.
— Да, честно, — Поль подкурил ещё одну сигарету. — Именно так. — Каждый человек живёт окружённый мыслеобразами, созданными им же самим; он смотрит на мир сквозь эту созданную им среду, и поэтому естественно, что мир является ему окрашенным тем цветом, который преобладает…
— Очнись, приятель! — я удивлённо глядел на говорящего Поля. — Что ты несёшь?
— Следовало быть терпеливее.
— Ладно, поговорим потом. Мне просто не терпится угостить тебя стаканчиком мартини.
— Мне будет мало стаканчика, — невозмутимо произнёс довольный приятель.
— Хорошо, я дам тебе больше…
* * *
Я распахнул перед Полем шикарные дубовые двери подъезда, и с улыбкой взглянув на него, сказал:
— Милости прошу, дорогой мой друг!
Поль растерялся, глядя на изысканность и ухоженность интерьера, внутрь которого я приглашал его. Он с тревогой взглянул на меня.
— Может не надо?
— Конечно, ты ведь не хочешь мартини? Ты ведь не желаешь принять горячий душ, ведь тебе этого совершенно не нужно? А поболтать с давним приятелем…?
Поль улыбнулся и тихо выругался.
— Нет, я уж пройду, но только вслед за тобой. Обещай мне, Алекс, что ты выслушаешь меня, и приютишь хотя бы на какое - то время.
— Иначе, я бы не приглашал тебя к себе! — взяв его за локоть, я чуть ли не силой потянул за собой. — Тебе ведь многое нужно мне рассказать.
— Это точно, — Поль последовал за мной. — Люди почему - то не понимают меня…
— А ты уверен, что мне будет всё понятно? — я достал ключи, и приятным на слух щелчком, открыл двери своей квартиры.
— Нет… — Поль принялся стаскивать со своих ног порванные кроссовки. — Извини меня, приятель за носки — они не менялись уже…
— Всё в мусор. — Я аккуратно поставил свои туфли на полку. — И это тоже, — указал я на его стоптанные кроссовки. — Я куплю тебе новые.
Поль застыл в нерешительности.
— Как это?
— Очень просто. — Мне было интересно вести с ним разговор о подобных вещах. Мне показалось, что он, очень долгое время оставался на «дне», что бы понимать простые человеческие истины.
— Но…, — он распрямился, держа в руках своё «ценное» имущество.
— Проходи, и сразу в душ — я дам тебе свежее бельё. Ведь у нас с тобой до сих пор, как я заметил, одинаковый размер.
— «Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа, но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши?»2
Я слегка насторожился.
— Поль, ты что — священник?
— Нет, я простой художник…, постигший истину… — Он ступил своими грязными босыми ногами на дорогой итальянский линолеум. — «Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это — Я, Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня.»
— Поль, прекрати говорить загадками, и давай быстрей иди, мойся! Я сам уже ужасно хочу есть. Может, пойдём в ресторан? — сказав это, я задумался над правильностью своего высказывания.
— Куда!? — Поль замер на пороге ванной комнаты.
— Никуда…, — я улыбнулся. — У меня в холодильнике есть кое-какие продукты, а приготовить…, приготовить, мы и сами сможем.
— Ты, пожалуйста, не думай, что я, просто нищий! Я расскажу тебе о той причине, благодаря которой я и стал тем «изгоем» общества, которого ты имеешь неосторожность сейчас лицезреть.
— Я и не думаю. — Моё терпение подходило к концу. — Давай, действуй, пока я буду готовить ужин.
— А у тебя, что, нет прислуги? — Поль остановился у дверей в ванную комнату.
— Нет! — я начинал злиться. — Я привык обходиться самостоятельно.
— А откуда у тебя деньги? — Поль улыбнулся. — Ведь журналисты не такой уж и богатый народ, а у тебя здесь просто что-то…
— Приятель, ты не успел ещё умыться, а уже задаёшь мне вопросы глобального масштаба. У журналистов тоже есть «кормушки», которые неплохо иногда кормят. Ты понял меня?
Поль закатил глаза и затворил за собой дверь.
Спустя несколько минут, за дверью раздался шум падающей воды.
«Наконец-то, этот идиот приступил к процедурам». — Я достал из холодильника имевшиеся полуфабрикаты. — «Всё- таки очень интересно узнать, что же случилось с этим ранее жизнерадостным человеком; как он смог превратиться в уличного бомжа. А ведь он, мог бы стать великим живописцем! Я просто был уверен в этом…».
Я медленно нарезал копчёную ветчину, и думал: — «Ведь прошло совсем ничего по нашим жизненным меркам. Что же могло произойти? Хотя, если подумать, то ещё и не такие люди как он, оказывались в нищете и просили подаяния. Поль мог понять, или постичь, то, что не подвластно другим. Но, вполне возможно, что мой приятель, мог оказаться обычным психом! Не зря же, он постоянно говорит загадками».
Поль принимал душ не долго, хотя ему следовало бы тщательней смывать с себя запахи уличной жизни. Я даже не успел ещё ничего толком приготовить, как он уже появился на кухне с довольной улыбкой на лице.
— Я снова почувствовал себя человеком. — Он аккуратно завязал пояс халата. — Всё не так уж и плохо начинается. А у тебя здесь вкусно пахнет.
— Конечно, — я улыбнулся, заглянув приятелю в глаза. — В мусорных баках пахнет хуже.
— Ты знаешь, — Поль присел на стоящий рядом табурет и достал сигарету, — можно иронизировать сколько угодно, сидя в богатой квартире, попивая дорогое вино.
— Прости, я не хотел тебя обидеть. Давай ближе к столу, я принесу сейчас стаканы.
Поль с огоньками в глазах, жадно впился зубами в ломоть ветчины, и быстро откусив приличный кусок, стал пережёвывать, глядя на полный стакан холодного мартини.
— Мысль, полная любви, сознательно направленная к любимому человеку, будет оставаться в ауре этого человека и охранять его благодаря тому, что она заряжена самым сильным и самым чистым из всех электричеств, электричеством любви, которое имеет свойство усиливать в человеческой ауре все благотворные токи.
— Это относиться ко мне? — я медленно отхлебнул из своего стакана.
— Именно, или я не точно выразился?
— Выпей, и давай расскажи мне то, о чём ты собирался рассказать.
Поль осушил полный стакан и, закурив сигарету начал:
— Ведь никого не удивляет, если музыкант с тонким слухом скажет нам, что он слышит 14 обертонов прозвучавшей ноты, тогда как все мы, слышим их только два или три. А, например, такие как ты Алекс, не слышат даже одного.
— Ты уверен в этом? — я нахмурился.
— Не принимай близко к сердцу. Может быть, я и не прав в отношении тебя. Но ты ведь не будешь спорить с музыкантом и доказывать ему, что его лишние 12 обертонов — есть плод его фантазии?
— Это естественно.
— Точно также никто не заподозрит правдивость художника, если он скажет, что видит 10 цветовых оттенков там, где все видят только три цвета.
— Согласен с тобой. — Мы снова выпили и закурили. Поль продолжил:
— В обоих случаях для самых скептических людей ясно, что эти цветовые оттенки реально существуют, и ты не видишь их только потому, что органы зрения у тебя не достаточно развиты.
— Интересно, к чему ты клонишь.
— Я к тому, что глаза почти у всех людей воспринимают очень мало вибраций света. Но это не говорит о том, что их мало на самом деле. Фотография служит тому доказательством. Так вот я о том, что мне удалось нарисовать что-то, способное пробуждать в нашем мире… — Поль замолчал и залпом выпил остатки мартини.
— Бомжей. — Я с интересом посмотрел на собеседника, чуть не рассмеявшись.
Поль задумчиво глянул мне в глаза, и мне показалось, что он был чем-то напуган.
— Я нарисовал… «Душу БОГА…».
— Чью душу?!
— БОГА! — Поль снова налил себе стакан и отставил бутылку на край стола. — Убери её, а то мне будет плохо.
Я послушно переставил бутылку на рядом стоящий журнальный столик.
— И как мне понимать тебя? Это я о твоей картине.
— Именно с этого вся моя жизнь и пошла наперекосяк.
— Мне становится интересно. — Я поставил на плиту турку с водой. — От кофе ты не откажешься?
— Нет. — Поль поднялся и перешёл в кресло, стоящее у стены.
— И что же она пробуждает в нашем мире?
— …Смерть. — Поль заметно напрягся. — Я не хотел рисовать ничего такого, сверхъестественного и даже не знаю, как это у меня получилось.
— То есть ты как-то совершенно случайно изобразил на своём полотне то, что должно быть всегда спрятано от людских глаз. И ты назвал это «Душой Бога?».
— Именно так. Хотя подобное иногда случалось с художниками Возрождения, но никто из них не смог сделать это так, как это получилось у меня. Когда я стоял у мольберта и наносил мелкие мазки краски на чистый холст, я совершенно не думал о том, что делаю. Ведь я даже не рисовал…
— Это как?
— Просто игра оттенков, линий и форм, переплетающихся между собой. Я часто «разминался» подобным образом, совершенствуя технику письма и чувства краски. Лишь потом, спустя некоторое время, после случившихся со мной событий, я кое что всё же смог понять, относительно своей случайной картины.
— Поль, пожалуйста, не тяни кота за хвост.
— Все мы соприкасаемся с физической материей непосредственно, но в тоже время окружены сверх физической, непонятной и неощутимой для человека.… Это я так думаю, что мне удалось изобразить Душу Бога, что, безусловно, совсем не далеко от истины. Ведь на полотне изображено именно что-то, не доступное нашему миру и всеобщему восприятию действительности. — Поль снова закурил и принялся медленно расхаживать по комнате, делая небольшие глотки кофе.
Я смотрел на него и всё больше убеждался в искренности его слов. Мне казалось, что за ними на самом деле кроется какая-то невообразимая тайна, заставившая его, опустится на самое «дно» городских джунглей.
— Что было дальше, — я просто сгорал от нетерпения.
Поль с боязнью глянул на меня и спросил:
— А ты точно этого хочешь?
— Другого выхода нет. Ты же сам готов это сделать, я вижу.
— Мы покрываем земную поверхность предметами нашего творчества, и в то же время засеваем невидимые поля сверх физических миров. Иногда, созданные нами произведения, просто «проваливаются» в пучину неизведанного и далёкого от нас. Ты, Алекс думал когда-нибудь над этим?
— Нет, как-то не приходилось. Я вообще очень мало касался подобных тем, хотя, будучи студентом, изучал «оккультизм» и «теософию».
— Значит, ты должен меня понимать. Мне просто необходимо, чтобы ты «въехал» в то, о чём я говорю.
— Я буду стараться.
— Так вот, каждому художнику приходиться бороться с двумя измерениями там, где требуется их три. Если бы на самую совершенную картину, изображающую, скажем, лес, смотрел человек, совсем не видавший живого дерева, он никогда не получил бы по рисунку правильного представления о дереве. Ты меня понимаешь?
Я слегка задумался над услышанном, стараясь уловить логическую цепочку в рассуждениях приятеля.
— Пытаюсь…
— У меня на полотне, по моим догадкам, их не менее шести!
— Шесть измерений?! — мне было не легко поверить в нормальность и вменяемость своего приятеля.
— Поэтому, я думаю, что случайным образом мне удалось объединить то, что никогда не может быть объединено. А это означает, что я открыл какие-то немыслимые ворота, отворившиеся в нашу сторону, то есть в наш мир…
— И несущие смерть?
— Мне кажется, что это путь к тайным и сокровенным знаниям, доступным лишь немногим в нашем мире. Ещё апостол Павел в послании к Коринфянам называл проповедуемое им учение «мудростью божественной, тайной сокровенной, которую никто из властей века сего не познал».
— Ну а смерть? — по-прежнему недоумевал я. — Какой во всём этом есть смысл?
Поль устремил свой напряжённый взгляд на стол.
— Налей мне ещё мартини. А может у тебя и водка есть?
— Немного виски. — Я подошёл к бару и достал початую бутылку дорогого шотландского виски. — Виски будешь?
— Конечно. — Приятель задумчиво посмотрел в окно, за которым моросил мелкий осенний дождь. Выдержав несколько минут молчания, Поль продолжил:
— Люди, которые видели моё полотно, умерли, все до единого…
От неожиданности я пролил виски на стол.
— Ты хочешь мне сказать, что каждый, кто смотрел на твоё произведение, обязательно умирал!?
— Нет, не каждый. Психически нездоровые люди оставались в живых. На них не действовали открытые врата.
— А где она сейчас? — спросил я, подавая Полю стакан.
— Я спрятал её, когда понял, что людям лучше этого не видеть.
…Всё началось с того, как я продал картину в ресторан. У меня был один хороший знакомый, он был менеджером ресторана «Чёрная жемчужина».
— Господи, это же было сенсацией два года назад! Я даже хотел написать статью об этом происшествии!
— Тогда умерло двадцать два человека. — Поль залпом осушил стакан. — Кэрман купил у меня полотно за несколько десятков долларов и повесил его в самом большом зале ресторана, сказав мне, что стиль живописи полностью соответствует колориту помещения. Я, конечно, спорить не стал, хотя тогда уже почувствовал неладное.
— Что именно, — я подал приятелю бутерброд.
— Мне снилась всякая чушь, после чего, я боялся смотреть на картину, может, именно поэтому я ещё жив.
— «Чёрная жемчужина» была закрыта, а эксперты так и не обнаружили в ресторанной пище ни ядов, ни вирусов, ничего, чтобы могло вызвать смерть такого количества людей. Это было огромной загадкой.
— Да, результаты вскрытий ничего не показали: люди жили, сидели, пили, ели и…умирали. Кто-то прямо в ресторане, а кто-то по дороге домой.
— А тебе не кажется, Поль, что твоя картина могла быть совсем не причём. Ведь случаи бывают разные.
— Сначала я думал так же как и ты, но потом, моё мнение изменилось. Я многое стал понимать…
После происшествия в ресторане, я выкупил картину. Она долго находилась у меня дома. Я, конечно, не смотрел на неё, но она всё равно как-то действовала на меня — мне снились страшные сны; я ночами напролёт падал в чёрную бесконечную бездну. И это было ужасно, ужасно и долго…
А окончательно я понял о причастности моей картины к смерти, когда открылась ежегодная выставка экспрессионистов. Мне предложили участвовать, и я выставил «Душу Бога». Это был безумный поступок с моей стороны, но тогда я об этом не знал.
— И всё повторилось?
— Истинно так. — Поль снова сел в кресло, обхватив голову руками. — Тогда отправилось на тот свет сорок шесть человек!
— Боже…
— Я узнал об этом на следующий день и изъял полотно с мыслью уничтожить его. Именно тогда я окончательно понял, что виновницей многочисленных смертей была моя «Душа Бога».
— Поль, выставка называлась «Миллениум»?
— Значит, ты всё знаешь… — Поль потянулся за бутылкой. — Ничего удивительного — ты ведь журналист. Это была очень шумная история.
— Мне трудно поверить в это! Как может нарисованная картина, обычными масляными красками, на простом льняном холсте, сотворить такое!? Может это совпадение?
— Нет. — Поль улыбнулся натянутой улыбкой. — У меня на глазах умер мой близкий друг, художник, который пришёл поглядеть на неё. Он стоял несколько минут, глядя на картину, после чего упал замертво. Полиция могла обвинить меня в убийстве, но криминалисты доказали мою невиновность.
— И ты её спрятал?
— Это была последняя смерть… от неё. Я окончательно поверил своим догадкам и решил покончить с ней. Но у меня ничего не получилось — она просто не подпускала меня к себе!
— Как это? — я глянул на часы. Мы болтали уже пять часов подряд.
— Я боялся её… Она излучала что-то, что не давало мне действовать по своей воли. Тогда я действительно её спрятал, зарыв в могилу, на старом еврейском кладбище. С тех пор мне больше не сняться ужасные сны, но и жизнь моя потекла совсем по другому руслу.
— Я не смогу написать об этом статью.
Поль тихо рассмеялся.
— Тебя лишат работы, и принудительно будут лечить, если ты напишешь об этом.
— Ну, и как же ты оказался на улице?
— Я чувствовал свою вину и поэтому захотел стать священником или монахом, чтобы навсегда уйти от мирских забот, чтобы замаливать свои грехи. Но, немного подумав, понял, что это не мой путь.
Увидев однажды нищего у церкви, я сразу решил для себя — буду нищим: без денег и крова, без надежды и радости. Тогда мне казалось, что это наилучший путь решения всех моих проблем. В принципе, так оно и оказалось.
— А живопись?
— С тех пор, я ни разу не брал в руки кисть. — Поль замолчал.
— Вот так дела, — Я принялся расхаживать по комнате, — и ты, конечно, не покажешь мне её…
Поль встрепенулся, и с безумным выражением лица посмотрел мне в глаза.
— Конечно же нет! Я не хочу повторения. — Поль поднялся и направился к выходу. — Спасибо тебе за угощение, но мне пора.
— Куда тебе пора? На улице уже ночь и к тому же холодный дождь! Мы так с тобой не договаривались, приятель. — Я поспешил, чтобы остановить его. — Поль, прекрати действовать мне на нервы. Что с того, что я попросил показать мне то, о чём ты мне поведал сегодня? Я ведь обещал помочь тебе.
Поль обернулся и тихо сказал:
— А хочешь, поехали…
— Ты это серьёзно?
— Вполне. — Поль распахнул халат. — Ты обещал мне одежду.
— А как же… смерть? — я испугался, уже представляя себя смотрящим на яркое светящееся полотно, пахнущее облепиховым маслом и дышащее вечностью.
— Но ты же ведь хотел этого. Я и сам очень долго решал — идти или не идти. Одному мне было страшно, но вместе с тобой…
— Если всё что ты рассказал, правда, то скажем прямо, я…
— Неужели ты не хочешь увидеть «Душу Бога»? — Поль направился в ванную. — У тебя ведь есть машина?
— Есть, — я машинально отворил дверцы платяного шкафа и принялся подбирать одежду для Поля.
— Не боись, приятель, ты только взглянешь на неё и всё. Пару секунд ничего для тебя не сделают, тем более что ты мне не веришь. Я же не законченный убийца, чтобы отправлять друга на верную смерть. Всё будет хорошо, поверь мне, шутнику.
— А если нет? — я протянул ему рубашку и деловой костюм, который одевал всего несколько раз в дальние командировки.
— А если нет, то Бог мне судья. — Поль принялся надевать брюки. — Тогда я и сам сыграю в ящик. Ведь если подумать, то наша жизнь не такая уж и дорогая штука.
— Не суди по себе! Меня моя жизнь пока ещё устраивает.
Поль с улыбкой посмотрел мне в глаза.
— Знаешь, Алекс, мне не нужна твоя помощь. Только ты не держи на меня обиды, ладно. Вот посмотрим на картину и снова разойдёмся по своим каютам. Уж слишком запутано всё…
— Хорошо, но уже ночь. — Я стал одеваться. — Какое может быть кладбище, а тем более, еврейское!?
— Ночью нас никто не увидит, да и смотреть на картину уж лучше при свете фонарика, чем при свете солнца. — Поль подошёл к зеркалу и улыбнулся. — Этого мне хватит на несколько лет. Мне бы ещё дублёнку…
Я пропустил мимо ушей его замечание, думая о предстоящей поездке. Слишком уж всё было странным и загадочным.
Поль стоял у дверей квартиры. Сейчас он не был похож на того человека, которого я увидел несколько часов назад — это был опрятный, чисто выбритый мужчина, приятно пахнущий, с горящими голубыми глазами.
Я чувствовал, как от него исходила волна жизни. Мне стало ясно, что картина, однажды случайно созданная им, притягивает его к себе и, это обстоятельство пугало меня — «А вдруг он умалишённый?», — спрашивал я себя. — «Что тогда меня ждёт? Хотя, его рассказ полностью подтверждался неоспоримыми фактами, которые я знал…».
…Мы вышли из машины, захватив с собой фонари и лопату. Мне было жутко страшно присутствовать в таком месте, в такое позднее время. Хотя я давно уже не верил во все эти сказки про «живых» мертвецов, и прочую нечисть. Но адреналин в крови повысился почти до предела.
— Ну, что, бойскаут, в перед! — Поль осветил узкую тропинку, ведущую в глубь кладбища. — «В первый же день недели, очень рано, неся приготовленные ароматы, пришли они к гробу, и вместе с ними некоторые другие; но нашли камень отваленным от гроба, и вошедши не нашли Тела Господа Иисуса…»
— Поль, пожалуйста, не надо! Мне и так как-то не хорошо. — Я медленно брёл вслед за ним, то и дело, освещая ярким лучом своего фонаря покосившиеся заброшенные надгробья, напоминавшие мне истёртые гнилые зубы…
— Не нервничай, Алекс, — Поль резко остановился у каменной плиты поросшей мхом. — Всё, пришли. Ты только не волнуйся, мы не будем раскапывать могилу.
Поль, низко нагнувшись, принялся копать лопатой возле гранитной плиты.
— Понимаешь, тайник у меня непосредственно под плитой, а так как она слишком тяжела, то мне придётся немного повозиться.
— А ты уверен, что полотно твоё не сгнило в земле? — я старался не выдавать своего нараставшего волнения.
— Я был бы полнейшим идиотом, если бы не подумал об этом. — Поль отбросил лопату, и принялся разгребать влажную землю руками. — Холст у меня находится в пластиковом несгораемом чемодане, в котором даже воздуха нет! Так что моя картина должна быть в идеальном состоянии на данный момент.
Неожиданно Поль замер над выкопанной ямой.
— Что-то не так? — я направил луч своего фонаря на приятеля.
— Его здесь нет!!! — Поль встал. — Проклятое отродье!
— Что случилось? — меня бросило в холодный пот.
— Они всё- таки выследили меня, скоты!!!
— Кто?
Поль сплюнул на землю и тихо выругался.
— Бомжи… Они хотели знать, куда это я всё время хожу и, узнали! Ну, я им задам, нужно только пистолет купить.
— Слушай, приятель, ты не говори снова загадками.
— Они взяли мой чемодан, они похитил «Душу Бога»! Теперь, я просто уверен, что моё полотно ПРОДАНО!!!
Я вытер вспотевший лоб носовым платком и спросил:
— Ты хочешь мне сказать, что «Душа Бога» продана бомжами?!
— Я уже сказал это. — Поль развернулся, и я увидел его постаревшее лицо, которое казалось мне сейчас маской мертвеца.
— И что теперь?
— Ты плохо знаешь нищих. Это склочный варварский народ, готовый продать самое святое за глоток вина! Это — изгои, полные лицемерия и злобы! — Поль крепко взял меня за руку. — Если им удастся продать «Душу Бога», то это означает…
— …Её купит богатый человек. — Я вдруг отчётливо понял, что пытается сказать мне Поль.
— Вот именно! А если полотно будет продано — это значит одно из двух: либо престижная выставка, либо частная коллекция…
— И тогда... её снова увидят люди?!
Поль усмехнулся.
— Поехали, мне кажется, что я знаю, кто это сделал! Только быстро, иначе можно не успеть.
Мы резво сели в машину, и я разогнал её до предельной скорости. Поль с серьёзным бледным лицом сидел рядом — то и дело закуривая, интересуясь у меня спиртным, ругая меня за то, что мне не пришла в голову мысль захватить с собой бутылочку другую.
Мы выехали на трассу, ведущую к городу.
— Ты не мог бы прибавить оборотов? — спросил меня Поль.
— Слишком опасно. Дорога скользкая после дождя. — Волнуясь, ответил я.
— Да плевать мне на твою дорогу! — Поль просто выходил из себя. — Нужно успеть до рассвета!
— Но, ты же ведь не знаешь, когда именно украли чемодан?
— Знаю…, у меня предчувствие…
…Я прибавил скорости, но на ближайшем повороте случилось то, чего я больше всего и боялся.
…Огромный грузовик вдруг показался перед лобовым стеклом…
…Я инстинктивно ударил по тормозной педали, но машина почему-то продолжала двигаться с прежней скоростью…!
— Де-е-рр-жи-ссь!!! — крикнул я Полю, понимая, что лобового столкновения не избежать…
…Удар был похож на удар электричеством…
…Я видел перед собой ослепительно горящую фару грузовика, стремительно приближающуюся ко мне…
…В последний момент, я даже успел ощутить прохладу бьющегося о мою голову стекла…и яркий свет, в конце бесконечно длинного тоннеля…
* * *
…Я открыл глаза и сразу всё вспомнил. Меня очень обрадовало это обстоятельство, так как я понял, что с головой моей полный порядок. А вот руки и ноги не слушались, я почти их не чувствовал. Но это нисколько не огорчило меня, потому что я уже знал, что жив, а это было важнее всего.
…Огромный белый потолок предстал перед моим взором. Я медленно повернул голову и увидел врачей в халатах яблочного цвета, они что-то делали с человеком, лежащим на соседней кровати.
Молоденькая медсестра увидевшая моё пробуждение, вдруг громко заговорила:
— Доктор Луи, пациент пришёл в себя!
Пожилой мужчина с приятным внушающим доверие лицом быстро подошёл ко мне, и взял мою руку, пытаясь найти пульс.
— Как спалось, мистер Энтони? Тоннель видели?
— Откуда вы знаете? — мой голос был очень слаб.
— Ну, этот факт известен всем, кто возвращается оттуда…— доктор улыбнулся. — Вам повезло больше, чем вашему приятелю.
— Что с ним? — я вспомнил о Поле. — Он…, жив?
— К сожалению, нам не удалось его спасти, простите. — Доктор кивнул медсестре. — Капельницу ему, организм на пределе.
— Доктор, — я чуть приподнял свою голову над подушкой. — Мои ноги…
— Четыре перелома, — доктор улыбнулся. — А так в общим почти полный порядок, если учесть обстоятельство вашего небытия на этом свете. Вы ведь шесть суток пребывали в коме, мы уже думали, что упустили вас. Так что теперь дело на поправку. Кости срастутся, главное, что всё остальное цело! — Луи встал и снова обратился к стоящей рядом медсестре: — Перевести пациента в отдельную палату и обеспечить должный уход, его страховка позволяет это…
…Бедный Поль Дерие… Я так и не успел помочь ему снова обрести человеческий вид и веру в будущее.
И зачем я только послушался его, поехав туда, где нас поджидала смерть...
Я не переставал думать о том, что он рассказал мне. И уже казалось, что я окончательно поверил в эту страшную и странную историю о картине по имени «Душа Бога». О том, что полотно, покрытое красками, обладает такой невообразимой силой, как, действуя на психику людей убивать их.
Я очень жалел, что так и не смог хоть одним глазком увидеть это творение Поля — неудавшегося живописца, превратившегося в нищего.
«Где оно сейчас», — спрашивал я себя. — «Сколько ещё людей должны будут увидеть его, увидеть для того, чтобы умереть, унося навсегда с собой ту страшную тайну, изображённую на холсте…».
Лёжа на больничной кровати, я долго и внимательно перечитывал Библию, пытаясь понять то, чего никогда не понимал.
Она открыла мне многое. Я даже стал молиться перед сном, прося Господа помочь мне и людям, сделать так, чтобы «Душа Бога» навсегда исчезла, чтобы никто больше не смог заглянуть по ту сторону холста…
…Но всё оказалось совсем иначе…
…Однажды, сидя в своей квартире и смотря телевизор, я вдруг почувствовал сильное головокружение. А когда сделал голос диктора громче, то понял, о чём шла речь в открытом эфире: какой-то человек рассказывал всем о… картине со странным названием «Душа Бога»!
Мне стало страшно, потому что я понял, о чём шла речь…
Оператор крупным планом показывал полотно, на которое смотрели тысячи людей по эту сторону экрана…
…Закрыв лицо руками, я вдруг заплакал, увидев то, о чём рассказывал мне когда-то погибший приятель, Поль Дерие, увидел… и понял…
… Но было уже слишком поздно что-то менять…
«Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со мной, тот расточает…
«Душа Бога»
Эдуард Гордеев
Славгород 2004 г.
|
